Академик РАН Ефим Пивовар: Изучение истории – это “саперная работа”

— Ефим Иосифович сейчас в оценке Гражданской войны на обывательском уровне наблюдаются две крайности. Либо “какую страну просрали”, либо “такую бомбу заложили большевики”. Скажите, как вы относитесь к такой дихотомии, что либо была “чудесная Российская империя”, либо “большевики навертели и накрутили, а мы сейчас это расхлебываем”? 

— Считаю, что такая дихотомия антиисторична. Давайте начнем с эмиграции. Началась Вторая мировая война, и небольшая часть русского зарубежья, особенно живущая в Германии, тот же Краснов поддержали гитлеровское воинство (Краснов Петр Николаевич — русский генерал от кавалерии, атаман Всевеликого войска Донского, один из руководителей Белого движения на Юге России; во время Второй мировой войны занимал должность начальника Главного управления казачьих войск Имперского министерства восточных оккупированных территорий Германии — Ред.).

Но значительная часть русского эмигрантского сообщества оказалась на другой стороне, например, пошла во французское Сопротивление. Гуру белого движения типа Деникина (Деникин Антон Иванович — русский военачальник, генерал-лейтенант; один из основных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России — Ред.) не стали сотрудничать с гитлеровцами, потому что для них, независимо от того, что они проиграли Гражданскую войну большевикам, нападение иностранного врага на Родину означало борьбу Отчизны за независимость и свободу. По-другому они поступить не могли. Это был их осознанный выбор.

Бывали и трагедии. Давайте вспомним Эфрона (Эфрон Сергей Яковлевич — публицист, литератор, офицер Белой армии, позже — агент НКВД; муж поэтессы Марины Цветаевой; по возвращении в Москву был арестован и в 1941 году расстрелян; посмертно реабилитирован — Ред.). Про Марину Цветаеву мы тоже знаем. В итоге и сам погиб, и члены семьи погибли. Выступал за идею новой России. Некоторые эмигранты были этим воодушевлены. Даже был большой общественный подъем. Внутри страны тоже. Кинохроника показывала девочек, которые месят бетон, строят Днепрогэс. Представляете, что такое — месить бетон? А они улыбаются. И улыбаются не потому, что они в кадре, а потому, что строят новую жизнь. Всё гораздо сложнее.
Я бы сказал, что существовала примитивизация самого процесса. Изначально модель работала за счет населения, имеющего начальный уровень образования или неполное среднее. Войну мы выиграли с населением, в основном имеющим начальный уровень образования. Конечно, это не относится ко всем командирам и тем более командующим.

СССР развалился, когда у нас уже было практически обязательное полное среднее образование для всех и у значительной части населения было высшее образование. Пропагандистские приемы, которые работали при Сталине, в то время вообще не могли работать.

Так, во время одного из политических процессов 1930-х года в газетах печатали, что нарком пищевой промышленности клал стекло в масло. И народ, имевший начальное образование и считавший, что печатное слово — это и есть истина, мог поверить этому. А вот народ, имеющий  среднее образование, поверить в это уже не в состоянии. Потому что начинает размышлять, а как это технически возможно? Как именно он клал стекло в масло? И он не верит в это.

С годами этот процесс “неверия” нарастал. Общество потребления в условиях научно-технической революции разрасталось. Но у нас было псевдопотребление в отличие от потребления в США. В кино показывали машины, на которых разъезжали американцы, а у нас никто не мог на таких ездить.

В 1973 году на экраны вышел бельгийский фильм “Дом, милый дом” (12+) о бунте в доме престарелых. На Московском международном кинофестивале толпы стояли, чтобы на него попасть. Там в ходе бунта один старичок берет старый японский телевизор в руки и выбрасывает его в окно, а тот продолжает работать. Советский телевизор весил 70 кг, его можно было поднести к окну вдвоем или втроем, и в результате этого он уже мог не работать, не говоря о том, чтобы упасть с третьего этажа и сохранить рабочее состояние.

Общество потребления, урбанизация, информационная революция — всё это уже тогда началось, в 70-е годы. Это были объективные процессы. Появились спутники связи, которые уже нельзя было заглушить.

Конечно, и субъективный фактор имел место. Я не имею в виду мировую закулису. Вовсе не она “помогла” нам победить самих себя. Но вот отдельные персоналии, борьба внутри элиты между теми, кто был тогда у власти и хотел сохранить ее любой ценой, плюс объективные процессы, о которых я упоминал, — всё это вместе привело к трагедии. Конечно, развалили Советский Союз. Своими руками? Да.

— Кстати, об элитах. На открытии конференции ваш коллега-дальневосточник, академик РАН Виктор Ларин выразил удовлетворение по поводу того, что, по его оценке, нынешняя власть страны, представители элиты, начинают учить историю, в том числе историю Гражданской войны. Как вы считаете, сейчас российская власть учит историю? К экспертам прислушивается? 

— Если брать в целом российскую власть, то это преувеличение. Но я могу подтвердить на основе обсуждения федерального образовательного стандарта в 2015 году, что первое лицо государства постоянно следит за тем, что в наши дни создают историки, к тому же у него весьма основательная гуманитарная база — юрфак Санкт-Петербургского госуниверситета.

Что касается того, что элита знает историю… У нас и историки не все знают историю. Человек может быть специалистом в одной области и не знать другого.
Другое дело, что сейчас возникает необходимость знать историю. В обществе усиливаются кризисные явления, может быть, вызванные внешними обстоятельствами, военно-политической ситуацией или какими-то проблемами… Хотят они того или нет, но общество и элита вынуждены обращаться к истории. Это объективная необходимость. Насколько это реализовано — уже другой разговор. И мы видим по выступлениям многих представителей власти, что они более внимательны к вопросам истории.

Сам я стал историком по призванию. С детских лет увлекаюсь историей. Но когда я увлекался историей, мне не приходило в голову, что это — саперная работа.

Чем больше я живу, тем больше я понимаю, что это саперная работа. Когда какая-нибудь неудачная позиция или ошибочный вывод, или идея могут привести к взрыву. Мне кажется, что это доходит и до многих представителей элиты. Особенно национально ориентированных, думающих о стране. Старая истина “история ничему не учит”, действительно, подтверждается. Но все-таки это не совсем так. К счастью, нельзя сказать, что человечество совсем уже ничему не учится. Да, порою мы наступаем на грабли, но все-таки стараемся этого не делать.

— Во Владивостоке недавно проходил фестиваль “Литература Тихоокеанской России” (6+). В его рамках прошел круглый стол, посвященный окончанию Гражданской войны на Дальнем Востоке (12+). Собрались ученые, реконструкторы, писатели, пишущие об истории и краеведении. В ходе живой дискуссии возник вопрос, а у нас Гражданская война в умах закончилась. По общему мнению, нет.  

— Я как раз сегодня в докладе (“Гражданская война и российская эмиграция” (12+) — Ред.) пытался объяснить, что нет. Этап Великой российской революции и Гражданской войны начался осенью 1917 года и закончился в 1922 году. А вот последствия этого исторического этапа и его наследие не закончатся никогда.

— Никогда?

— Думаю, что нет. Отголоски будут всегда. Последствия и наследие? Конечно. Это процесс, не означающий, что это плохо. Наоборот, наследие нужно сохранить и пестовать. Во-первых, как предупреждение обществу, что Гражданская война — самая худшая страница в истории любого социума. Если предупреждению не внять, возможно повторение этого хаоса.

Во-вторых, наследие заключается и в том, что надо беречь достижения этого социума, несмотря на то, что твоя позиция может быть другой.

Что было бы плохого в том, что Сикорский остался бы здесь? Или Зворыкин? Или даже Питирим Сорокин? Это тоже наследие, которое никогда не закончится (Сикорский Игорь Иванович — русский и американский авиаконструктор; Зворыкин Владимир Козьмич —  русский инженер, изобретатель телевидения; Сорокин Питирим Александрович — русский и американский социолог и культуролог, один из основоположников теорий социальной стратификации и социальной мобильности — Ред.). Его надо продолжать в новых поколениях, чтобы они это помнили. В этом я не вижу ничего трагичного. А последствия мы ощущаем даже сейчас. Какие-то с радостью, какие-то с тревогой.