Альтернатива тому подходу, который отстаивал прежний министр по развитию Дальнего Востока В.И. Ишаев (гигантские государственные вложения, мега-проекты, к которым должны подтягиваться частные инвестиции) лежит на поверхности. Азиатско-Тихоокеанский регион обладает несопоставимо большими инвестиционными возможностями, чем Российское государство, при этом географически он находится куда ближе, чем Москва. Более того, страны АТР, и прежде всего Китай, имеют успешный опыт привлечения капитала и развития избранных территорий. Остаётся только проявить государственную волю, позаимствовать успешный опыт и вступить в игру, места в которой должно хватить всем, благо экономический масштаб и потенциал АТР необозримы. Однако, перед нами как раз тот случай, когда очень важно отличать желаемое от действительного, действительное от показного, а реальные цели от заманчивых миражей.
Сейчас, когда в Министерстве по развитию Дальнего Востока разрабатываются конкретные шаги по реализации новой стратегии, и ещё остаётся достаточно свободы для манёвра, мы предлагаем задуматься над рядом ключевых вопросов, которые поставлены историческим опытом, как России, так и нашего ближайшего соседа – Китайской Народной Республики.
1. Почему у России до сих пор не получалось создать эффективную СЭЗ на Дальнем Востоке?
Премьер-министр Д.А. Медведев, говоря о создании зон опережающего развития на Дальнем Востоке, публично задавался вопросом о причинах неудач прежних попыток. Причин было множество: слабое государство, неспособное обеспечить должный уровень контроля и исполнения обязательств, непоследовательность государственной политики и законодательства в период смуты 1990-х гг., конкуренция других СЭЗ, которых к 1991 г. было создано более 50 по стране. Список можно продолжать. Но есть одна причина, при которой все остальные теряют значение – на Дальнем Востоке едва ли возможно создать «чистую» и при этом экономически выгодную модель свободной экономической зоны. В общем, «пушки не стреляли по семи причинам: во-первых, не было пороха…». Объективные условия, такие как: высокая оплата труда в сравнении с Китаем и странами Юго-Восточной Азии, крайне незначительное население, маленький внутренний рынок, огромные расстояния и суровые климатические условия – всё это не оставляет аргументов инвестору в пользу выбора Дальнего Востока для размещения производства.
2. Почему получилось в Китае?
Китайский опыт – это тот ослепительный успех, который мешает увидеть реальные механизмы его достижения. В 1980 г. центральные власти Китая приняли решение открыть четыре специальных экономических зоны в Шэньчжэне, Сямэне, Чжухае и Шаньтоу. Развитие этих СЭЗ не было равномерным, что уже отрицает универсальную эффективность этого института. Наиболее успешным оказался Шэньчжэнь, феномен развития которого стал известен в Китае как «шэньчжэньская скорость» и «шэньчжэньское чудо».
Однако, в реальности, инфраструктура Шэньчжэня создавалась за счет внутренних средств, среди которых на протяжении 1980-х гг. государственные инвестиции составляли большую часть вложений. Даже значительное увеличение с конца 1980-х гг. доли инвестиций со стороны компаний с иностранным капиталом не меняло ситуацию радикально, т.к. в совместных предприятиях китайский партнер обычно осуществлял большую часть вложений, и нередко иностранные инвестиции на поверку оказывались «китайскими».
Отсюда возникает третий, пожалуй, самый важный вопрос, в дискуссии о перспективах особых экономических зон на Дальнем Востоке.
3. Особые экономические зоны – создание или перераспределение богатства страны?
Ответ мы можем найти в истории того же Шеньчженя. В 1990 г., через 10 лет после создания данной СЭЗ, полностью иностранные предприятия производили здесь всего 8% промышленной продукции. Остальная часть приходилась на совместные предприятия, которые в основном были образованы через партнерство госкомпаний (а они, обычно, располагали большим паем) и иностранного бизнеса.
При этом в разные годы, от 50% до 95% всех иностранных инвестиций в Шэньчжэнь обеспечивал Гонконг. Фактически же, от 25 до 40% инвестиций поступающих из Гонконга в КНР, по расчетам Международного валютного фонда и Банка реконструкции и развития, имели «китайское» происхождение и чаще всего принадлежали госкорпорациям и госбанкам Китая. Китайский капитал циркулировал из КНР в Гонконг и обратно, чтобы работать в более льготном налоговом режиме, избавиться от значительных социальных обязательств и жесткого государственного контроля.
Этот пример отражает и причины неуспеха большинства российских СЭЗ образца 1990-х гг., которые создавались в условиях развала экономики и острого дефицита государственных ресурсов – перераспределять в России того периода было просто нечего.
И если мы возьмём современные особые экономические зоны в России, сконцентрированные в Поволжье и в областях вокруг Москвы, то увидим, что и там бюджетные вложения до 2010 г. превосходили вложения резидентов, а по особым зонам, связанным с промышленностью, преобладание госинвестиций продолжается и в настоящее время. Конечно, перераспределение тоже есть инструмент развития, и оно может явиться благом для той или иной территории. Запланированный переезд некоторых ведомств и корпораций на Дальний Восток это и есть символ такого перераспределения. Другое дело, вряд ли стоит ждать от этого слишком многого, тем более некоего перелома в стратегии дальневосточной политики Москвы. К сожалению или к счастью, но от активных госинвестиций нам в ближайшее время никуда не уйти, даже если они польются на Дальний Восток из оффшорных зон под маской «иностранного капитала».
4. Что делать?
Это, конечно же, самый сложный вопрос, тем более что, как говорится, «процесс пошёл» и ставка на особые экономические зоны в развитии Дальнего Востока уже сделана. В этой ситуации, главное — не терять чувства реальности, и помнить, что деятельность особых экономических зон может дополнить, но точно не заменить активную государственную политику.
Отдельная тема для дискуссий – какими реальными проектами можно наполнить дальневосточные особые экономические зоны. Макроэкономические параметры России таковы, что особые экономические зоны – это скорее «вход» на внутренний рынок страны, чем создание экспортно-ориентированного производства. Если мы посмотрим на карту размещения таких зон в нашей стране, то увидим, что они концентрируются, либо вблизи обеих столиц (в географическом сосредоточении громадной доли внутреннего рынка) либо в Поволжье, и главным образом в Татарстане, который обладает мощным промышленным потенциалом. На Дальнем Востоке нет ни того, ни другого, а по таким показателям как стоимость труда и благоприятность климатических условий мы заведомо неконкурентоспособны с соседним Китаем. Тенденция, порождённая самой жизнью, сегодня обратная – компании Дальнего Востока размещают свои заказы на китайских фабриках и продают эти товары уже здесь под своими марками.
Министерству Дальнего Востока для успеха в создании особых экономических зон предстоит создать нетривиальную схему, успех которой будет зависеть не только от экономических факторов, но и от способности привлечь на свою сторону мощь государственной поддержки и от умения заручаться неформальными договорённостями. В данном контексте есть смыл учесть объективные российские условия и продумать такую модель ОЭЗ, которая сочетала бы возможности как выхода на внешний, так и входа на внутренний рынок. Например, иностранные компании получали бы доступ к природным ресурсам и их вывозу с Дальнего Востока в обмен на создание здесь конвейерных производств, ориентированных на европейскую Россию и страны Европейского Союза. Встаёт вопрос о стоимости транспортных перевозок – но именно здесь открывается широкое поле для инноваций с целью удешевления и повышения скорости, тем более, это согласуется с планами развития транзитного потенциала Транссибирской магистрали и Северного морского пути.