Николай Батунович Киле – участник разгрома Квантунской армии Японии в Манчжурии, разведчик, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, блестящий лингвист, фольклорист, этнограф, историк религии, занимавшийся исследованием самых сокровенных сторон лексической и морфологической систем тунгусо-манчжурских языков.
Н.Б. Киле родился в старинном нанайском стойбище Болонь и лет до 17 носил совсем другое имя – Боччори («неприглядный»). У нанайцев издавна бытовал обычай давать детям некрасивые имена. Считалось, что в таком случае злые духи не будут проявлять к ним нездорового интереса и это обеспечит ребенку удачу в жизни. Трудно сказать, сыграло ли свою роль это старинное нанайское поверье, или причиной тому стали совсем другие обстоятельства, но удача действительно сопутствовала Н.Б. Киле всю жизнь. Она сохранила ему жизнь в годы войны, участником которой он был, она же привела его в студенческую аудиторию, а потом и в научную лабораторию, сделала ученым – известным в стране и за рубежом специалистом по проблемам истории и развития нанайского языка.
Перу Н.Б. Киле принадлежит несколько десятков интереснейших работ по архаичной лексике, связанной с религиозными представлениями нанайцев, ульчей и других народов Амура, что дает богатую пищу для этнографов и историков религии, а также по самобытной нанайской антропонимии. Практически все работы Н.Б.Киле в этой области по праву считаются пионерными, но особенно широкую известность принесла ему монография, посвященная семантической, морфологической, фонетической и синтаксической характеристике такого своеобразного раздела нанайской лексики, как образные (изобразительные) слова[1].
Как вспоминал потом Н.Б. Киле, все началось с русской книги, которую он, будучи еще студентом, однажды читал. На одной из ее страниц встретилось ему слово «ба-бах!». Речь шла о выстреле из ружья. Киле попытался перевести слово на родной язык и с удивлением обнаружил, что затрудняется это сделать. Помехой была, казалась бы, совсем не существенная деталь — он не знал, из какого ружья был сделан выстрел. Если из дробовика, то слово следовало перевести как «туэнг» – звук гулкого выстрела. Если это был боевой карабин, подходило слово «тоас» – резкий, хлесткий выстрел. Щелкающий негромкий звук выстрела из малокалиберной винтовки требовал совершенно другого слова – «тионс».
Подобный оборот дела сильно озадачил Киле. Нанайские слова были образнее, они более точно передавали звуковой оттенок выстрела, делали его почти зримым, воспринимаемым на слух.
Вначале Киле даже испугался своего открытия. «Как же так, — мучительно размышлял он, — язык великого Пушкина и вдруг уступает примитивному нанайскому слову «тоас»?
Своими сомнениями он поделился со своим учителем В.А. Аврориным. Тот внимательно выслушал Киле и улыбнулся.
– Понимаешь, Николай, каждый язык — отражение жизни народа. Жизнь нанайского охотника проходила в тайге, среди природы, среди множества ее звуков. Каждый из них был исключительно важен для человека. От него зависела судьба промысла, охотничьей удачи, а нередко и всей жизни. Человек не смог бы выжить в единоборстве с природой, если бы не научился различать малейшие оттенки тех или иных явлений, а научившись это делать, он стал подражать им, ввел их в свою речь, в свой язык. У русского человека не было необходимости в такой конкретности. Его язык более обобщенных понятий, отражающих более высокую ступень общественного развития. У твоего народа богатая и своеобразная история, и, чтобы понять ее и по достоинству оценить, нужно хорошо знать свой язык, задумываться над ним. Впрочем, процесс этот взаимосвязан. Без языка нельзя постигнуть историю, как без истории нельзя понять и оценить красоту языка.
Таким было начало. Этой стороной лексики, интересной не только для лингвистов, но и для психологов и философов, занимающихся историей развития человеческого мышления, Н.Б.Киле продолжал заниматься и позже, но теперь объектом исследований были другие тунгусо-маньчжурские языки – ульчский, негидальский, эвенкийский. В таких аспектах лексика тунгусо-маньчжурских языков никем никогда не исследовалась и Н.Б.Киле может по праву считаться здесь пионером.
В совершенстве владея родным нанайским языком, как никто другой понимающий его красоту и образное богатство, Н.Б.Киле много делал для того, чтобы его родной язык продолжал жить и развиваться. Он – автор учебников, учебных пособий и методических рекомендаций для национальных школ Дальнего Востока. За советами и консультациями к нему обращались учителя, художники, работники музеев, зарубежные специалисты, многочисленные коллеги и ученики. Для каждого он находил нужные слова, был неизменно доброжелателен и участлив. Участвуя в социо-лингвистическом обследовании нанайцев, ульчей и нивхов в 60-е годы, Киле собрал уникальные материалы по лингвистике, фольклору, ономастике амурских народов.
В последние годы жизни Н. Б. Киле много занимался систематизацией и обработкой фольклорного материала коренных малочисленных народов Амура. Он был одним из создателей уникальной всероссийской серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». В 1996 году вышел из печати очередной том этой серии, подготовленный Н.Б.Киле, – первое в отечественной фольклористике сводное издание образцов прозаических жанров нанайского фольклора[2]. Еще одна работа из этой серии – “Ульчский фольклор”, к сожалению, осталась незавершенной.
В.А. Тураев, ведущ. научн. сотр. Отдела этнографии,
этнологии, антропологии, к.и.н.
С Николаем Батуновичем Киле я познакомился осенью 1993 года, после поступления в аспирантуру Института истории ДВО РАН. К этому моменту Николай Батунович уже долгое время занимался исследованиями нанайской филологии и этнографии в Отделе этнографии Института, и для меня, начинающего исследователя, аспиранта, знакомство с известным ученым, настоящим профессионалом, беззаветно преданным своему делу, имело огромное значение и повлияло на мою дальнейшую научную деятельность. Впоследствии я понял, что богатейшая сокровищница его знаний была всегда открыта не только для молодых учёных, но и для всех коллег в институте – этнографов, археологов, историков, востоковедов.
До сих пор вдохновением для меня служат долгие беседы с Николаем Батуновичем на близкие нам обоим темы: об Амуре, народах, его населяющих, старых традициях, прежних законах. Его простая спокойная речь, манера изложения, атмосфера, которую он умел создать, напоминали обстановку мужских собраний, когда охотники после промысла собирались вместе и обстоятельно разговаривали о прошедшем сезоне.
Николай Батунович был крупнейшим специалистом в области нанайского фольклора, и совместные обсуждения особенностей промыслового фольклора позволили нам выявить общие и отличительные региональные черты в культуре верховских и низовских нанайцев, сделать множество неожиданных этнографических заключений и выводов.
Николай Батунович принимал участие в Маньчжурской операции в 1945 году. Пройдя горнило войны, он, как и другие ветераны, с которыми мне посчастливилось общаться, не очень любил рассказывать о тех страшных событиях. Но один рассказ я запомнил очень хорошо. Николай Батунович служил в разведке, и, находясь в очередном рейде в тылу у японцев, одетый в форму японского солдата, неожиданно обнаружил движущуюся колонну танков Рокоссовского. Ликование при виде своих отключило чувство самосохранения, и он выбежал с радостными криками навстречу головному танку. К счастью, все окончилось благополучно, быстро выяснилось, что он – советский разведчик, возвращающийся с очередного задания.
Я очень любил бывать в гостях у Николая Батуновича, в его доме всегда было уютно и тепло. Разговоры о традиционной кухне нанайцев сопровождались разделкой рыбы из ближайшего гастронома. Отсутствие речной рыбы в морском городе не останавливало нас, и мы делали талу из морского лосося! Если была черемша, то и она обязательно шла в нашу строганину.
Мы очень часто вспоминаем с коллегами не только о том, каким блестящим учёным был Николай Батунович Киле, какой огромный вклад он внёс в развитие дальневосточной науки, но и о его галантном отношении к женщинам, неповторимом чувстве юмора, доброте, чуткости. Мы очень гордимся тем, что рядом с нами жил и работал такой замечательный человек!
А.П. Самар, науч. сотр. Отдела этнографии,
этнологии, антропологии, к.и.н.